— Мам, если ты сейчас не уйдёшь, я съеду с этой квартиры сама — Лиза, дочь

Пластиковый стаканчик с чаем дрожал в её руке, оставляя мокрые круги на слоёной ДСП столешнице. За окном мартовский снег прилипал к грязным балконам панельной девятиэтажки, а сквозь тонкие стены доносились крики соседского малыша. Лиза прижала ладонь к холодной батарее — как всегда, едва теплилась.

Часть 1: Пятница, 18:47

Мать сидела напротив, методично перебирая чётки из сувенирного магазина при монастыре. Её пальцы, искривлённые артритом, скользили по деревянным бусинам с привычной скоростью метронома.

— Ты понимаешь, что говоришь? — голос Валентины Степановны напоминал скрип несмазанной калитки. — Это моя квартира. Мои сорок лет в картонной фабрике. Мои кости в этой штукатурке.

Лиза провела языком по потрескавшейся губе. Над плитой висела фотография 2003 года: они с матерью у новогодней ёлки, обнявшись. Тогда ещё стоял папин диван с рожками, а не этот рыжий раскладушечный монстр из «Города мебели».

— Я три года как работаю, — начала она, глядя на пятно от борща на обоях. — У меня своя жизнь. Мне тридцать, мам. Тридцать.

Валентина Степановна щёлкнула пультом — замигал телевизор с отбитым уголком экрана. По первому каналу шли новости про падающий рубль.

— Жизнь? — фыркнула она. — Твой «Сбер» уволит тебя раньше, чем я умру. А этот твой... — она сделала паузу, будто перебирала ругательства, — Артём. Строитель. Да он тебя на третий месяц бросит.

Лиза встала так резко, что стул упал с глухим стуком. Внизу тут же забарабанила соседка — пенсионерка снизу всегда стучала шваброй в потолок при малейшем шуме.

Часть 2: Суббота, 09:13

Артём пришёл утром с пакетами из «Пятёрочки». Лиза заметила, как его глаза скользнули по облупившемуся косяку, по трещине на потолке, где каждый год появлялась новая паутина после оттепели.

— Привёз вам гречки, — он поставил коробку на шаткий холодильник. — На работе выдали как премию.

Валентина Степановна сидела в своём углу, завернувшись в плед с оленями. Её взгляд буравил спину Артёма, пока он помогал Лиле мыть посуду. Хрустальные бабушкины рюмки звенели в металлической раковине.

— В наше время мужчины не мыли тарелки, — процедила она сквозь звук бесконечного сериала про врачей.

Артём замер с тарелкой в руках. Лиза увидела, как напряглись его плечи под дешёвой курткой — той самой, что пахло монтажной пеной даже после стирки.

— В наше время, — сказал он тихо, не оборачиваясь, — мужчины не оставляли жён с инфарктом в коридорах поликлиник.

Воздух сгустился. Лиза вспомнила тот день: она, семнадцатилетняя, бегущая по скользкому больничному полу с бумагами на госпитализацию. Отец тогда уже три года как жил с другой в новостройке у метро.

Часть 3: Воскресенье, 14:40

Воскресный обед. Лиза резала салат из моркови по-корейски — единственное, что мать ещё могла нормально жевать. Из динамика телефона доносился голос отца:

— Лизка, ты же понимаешь, новый закон... Если мы продадим квартиру, тебе достанется только треть. А мать твоя...

Она прикусила щёку, глядя на пятно от чая в форме Австралии на потолке. В детстве они с отцом играли в «найди континент» по этим разводам.

— Пап, я не хочу судиться. Просто... — она обернулась. Мать стояла в дверях, держа в руках старую алюминиевую кастрюлю. Её лицо было белее стен.

— Продавать? — прошелестела Валентина Степановна. — Мои обои? Мои полы? Мои...

Кастрюля грохнула на линолеум. Лиза бросилась подхватывать мать, чувствуя под пальцами острые лопатки через ситцевый халат. Артём позвонил в скорую, пока она пыталась влить в синие губы капли от давления.

Часть 4: Понедельник, 22:15

Больничный коридор пах хлоркой и тушёной капустой. Лиза перебирала бумаги из жёлтой папки — страховка, полис, справка об инвалидности матери. Артём спал на пластиковом стуле, свесив голову на бок.

Телефон завибрировал. Сообщение от отца: «Обсудил с юристом. Если оформим опекунство, квартиру можно не делить. Но тебе придётся...»

Она выключила экран. За стеклом реанимации мерцали зелёные мониторы. Лиза прижалась лбом к холодному стеклу, вспоминая, как мать учила её гладить рубашки — старым утюгом с углями, который сейчас пылился на антресолях.

— Лиза? — Артём потянулся, хрустнув шеей. — Пойдём, тебе нужно поспать хоть пару часов.

Она покачала головой. Где-то за поворотом коридора плакала женщина, а из телевизора над reception доносились слова про новый пакет санкций.

Часть 5: Среда, 07:30

Квартира встретила их запахом лекарств и застоявшегося чая. Валентина Степановна спала в своей комнате, под писк кислородного концентратора, взятого напрокат у соседки-медсестры.

Лиза осторожно прикрыла дверь. На кухне Артём разогревал вчерашнюю картошку.

— Я поговорил с прорабом, — сказал он, помешивая еду вилкой. — Если возьму две смены, через полгода накопим на залог за однокомнатную. В Некрасовке.

Она смотрела, как пар поднимается от сковороды, оседая на обоях. Где-то за стеной включили перфоратор — в их доме всегда кто-то делал ремонт, но никогда не заканчивал.

— А мама? — спросила Лиза. Артём выключил плиту. На улице завывала снегоуборочная машина, пытаясь пробить замёрзший асфальт.

Ответа не было. В спальне закашляла мать. Лиза взяла со стола бабушкину чашку с отбитой ручкой — ту самую, из которой пила ещё в школе, когда готовилась к экзаменам по ночам. Пар обжёг губы, но она не отняла руки.

За окном медленно падал снег, засыпая ржавые детские качели во дворе. Где-то хлопнула дверь подъезда. Телевизор в комнате матери заиграл утренний гимн.