— Ты за него замуж пойдёшь, а то отца в гроб вгонишь — мать, вытирая ладонью слёзы на сморщенном лице.

Лера уронила пакет с гречкой и тушёнкой. Консервная банка покатилась под раковину, где уже пятнадцать лет протекал кран. В крохотной кухне пахло пережаренным маслом и дешёвым освежителем воздуха — мать как раз мыла полы перед приездом гостей. Тех самых.

— Что значит «пойдёшь»? — голос сорвался на визг. Она упёрлась ладонями в липкую клеёнку стола, за которым в детстве делала уроки, пока отец ругался с соседями через стенку.

Мать вытащила из холодильника банку солёных огурцов. Руки в старческих пятнах дрожали, рассол капал на выцветшую плитку.

— В девяносто третьем... — начала она, как всегда, с этого проклятого года. — Когда папу уволили с завода, а я на шестом месяце лежала с угрозой... Домой приходили коллекторы. Света отключали. Тогда дядя Коля — помнишь, с дачей в СНТ? — дал нам пятьсот долларов. На роды. А мы...

Лера закрыла глаза. В голове всплыли обрывки детства: запах перегара от отца, мамины ночные бдения у швейной машинки, её собственные синяки от драк в школьном дворе. И дача. Та самая, куда их возили летом — двухэтажный дом с бильярдной и бассейном, где плавал толстый мальчик Витя, вечно дразнивший её за штопанные шорты.

— Вы что, меня продали? — прошептала она.

Мать резко хлопнула крышкой кастрюли. В гостиной зашаркали тапки — отец, должно быть, прислушивался у двери. Его пенсии в семь тысяч едва хватало на таблетки от давления.

— Он хороший парень! — голос матери дрогнул. — Инженер в «Газпроме», машина, квартира в центре... В твои двадцать восемь лет...

Лера взглянула в запотевшее окно. Во дворе хрущёвки подростки пинали пустую бутылку. Её собственная комнатка в съёмной однушке под Тушинской станцией — двенадцать квадратов с клопами и вечно пьяным соседом — вдруг показалась райским уголком.

Встреча через двадцать лет

Виктор пришёл в воскресенье ровно в три. Лера узнала его по детской привычке шаркать левой ногой. Толстый мальчик превратился в поджарого мужчину с сединой у висков и часами за полмиллиона.

— Привет, — он поставил на стол коробку рафаэлло. Те самые, что мать покупала только по большим праздникам. — Папа просил передать, скоро будем оформлять ипотеку на вас. — Голос ровный, как у врача перед неприятной процедурой.

Они сидели в гостиной под взглядами выцветших фотографий: Лера с первой медалью, отец у станка, мать молодой и ещё не уставшей. Виктор рассказывал про квартиру в «Москва-Сити», про то, как его девушка-дизайнер уехала в Милан. Лера думала о том, что завтра в шесть утра на почту — разбирать посылки за тридцать тысяч в месяц.

— Послушай, — он вдруг перебил сам себя, — я понимаю, это бред. У меня уже есть...

Дверь со скрипом открылась. Отец вошёл, опираясь на палку. Глаза мутные, рубашка пятого дня.

— Ну что, договорились? — хрипло спросил он. — Свадьбу сыграем в «Яре», как раньше дворяне. Хоть раз в жизни...

Лера вскочила, опрокинув стакан с компотом. Липкая лужа поползла по клеёнке, повторяя трещины на пластике.

Ночной разговор

В два часа ночи она тряслась в электричке до Тушина. В кармане — смятая записка Вити: «Встретимся завтра у фонтана на Пушкинской. Обсудим». Рядом спал мужик в запахе дешёвого портвейна. Лера прижалась лбом к холодному стеклу. Вспомнила, как в четырнадцать лет подрабатывала промоутером, чтобы купить матери новые ботинки. Как отец впервые ударил её, когда она отказалась идти в техникум.

Телефон завибрировал. Мать: «Папе плохо. Вернись». Она выключила аппарат, глядя на рекламу микрокредитов в вагоне.

Правда за чашкой кофе

Виктор ждал у фонтана с двумя стаканами кофе. Без пальто, в свитере с высоким воротом — Лера вдруг заметила, что у него красивые руки. Без колец.

— Они в долгах, — начал он без предисловий. — Мой папашá дал твоим не пятьсот, а пятьдесят тысяч долларов. Под расписку. — Он достал из портфеля пожелтевший лист. Лера узнала отцовский почерк: «...обязуюсь вернуть до 01.01.2000 либо выдать дочь замуж...»

Фонтан шумел за спиной. Деловая толпа обтекала их, как воду вокруг камня.

— Я заплачу за них, — сказала Лера. — Дайте время.

Виктор усмехнулся. В его взгляде мелькнуло что-то знакомое — то же самое она видела в зеркале, когда после ночной смены красила ресницы в туалете метро.

— Мне нужна жена. На два года. Для наследства. — Он отхлебнул кофе. — Ты получаешь свободу от долга, я — долю в семейном бизнесе. После развода — квартира твоя.

Лера посмотрела на свой стакан. Капучино с корицей — сто девяносто рублей. Полдня работы.

Свадьба

Родители Вити сняли ресторан в стиле «а ля рюс» — бордовые шторы, золотые люстры. Лера в платье из ателье на Ленинском проспекте (девять тысяч, свои кровные) слушала тост дяди Коли: «Любовь побеждает всё!». Её мать плакала в углу, отец жадно жевал осетрину.

Ночью в пентхаусе на Котельнической набережной Виктор спал на диване под шум телевизора. Лера считала золотые блики неона на потолке. В кармане её куртки лежал билет на поезд до Питера — утроенную ставку на почте выдали за внеурочные.

Открытый финал

Утром на кухне с видом на Москву-реку Виктор разбивал яйца на тефлоновую сковороду. Лера ставила на стол два стакана — из дешёвого икеевского набора, купленного вчера по дороге.

— Я уезжаю, — сказала она. — Но вернусь. Может быть.

Он кивнул, помешивая яичницу. Рукава рубашки закатаны, на левом запястье — шрам от часового ремешка.

Когда дверь захлопнулась, Виктор долго смотрел на пустой стакан. Потом достал телефон: «Пап, отсрочка на три года. Да, передумал насчёт брака». За окном гудели машины. Где-то там, на вокзале, девушка в дешёвых кедах ждала поезда в новую жизнь.