— Ты думала, я тебя одну обманывал? — спросил жених, доставая второе обручальное кольцо из бардачка машины

Дождь стучал по крыше девятиэтажки, словно пытался выбить ритм для предсвадебной истерии. Алёна прижала лоб к холодному стеклу балкона, глядя, как лужи на асфальте впитывают желтый свет фонарей. Внизу, у подъезда, стояла его машина — чёрная иномарка с тонированными стёклами, купленная в кредит под залог «перспективной должности менеджера». В салоне мелькал огонёк сигареты. Он курил, как всегда, когда нервничал.

— Лен, ты чего там замерзла? — крикнула из кухни мать, звонко расставляя по столу банки с солёными огурцами. — Помоги разложить винегрет по тарелкам, гости скоро наедут!

Гости. Соседи по коммуналке, тётка-бухгалтер из её офиса, его друзья-менеджеры в дешёвых костюмах... Алёна вздохнула, поправляя на плече лямку лифчика, впивающуюся в тело с 2016 года. Завтра это всё должно было превратиться в «счастливую семью». Или нет?

Окровавленный палец и чужой паспорт

— Где мои запонки? — Игорь ворвался в комнату, распахнув дверь так, что задрожали баночки с кремом на тумбочке. — Ты же знаешь, я не могу найти ничего в этом хламе!

Алёна молча полезла в ящик комода, где под стопкой его же носков лежала чёрная коробочка. Рука наткнулась на что-то твёрдое. Паспорт. Не её. Не его. Женское лицо с напряжённой улыбкой смотрело со страницы, где в графе «семейное положение» стояла жирная печать. «Состоит в браке». Дата регистрации — ровно три года назад.

— Нашёл? — Игорь приблизился, и тут же замер. Его взгляд метнулся к синей корочке в её руках. — Это... Слушай, я могу объяснить.

Она уронила паспорт, будто обожглась. Рука дернулась к краю комода — острая боль в мизинце, кровь на белом пододеяльнике. Алёна смотрела, как алая капля растекается по ткани, образуя узор, похожий на свадебные кружева.

Соседи за стеной и мамины пирожки

— Выпей валерьяночки, — суетилась мать, засовывая ей в руки стакан с коричневой жидкостью. На кухне пахло жареным луком и безысходностью. — Все мужики сволочи, Ленка. Мой твой отец, царство ему небесное, тоже в ЗАГС-то пришёл пьяный в стельку...

Алёна молчала. Сквозь тонкую стенку доносился голос соседки-пенсионерки: «Слышь, Марь, у пятой квартиры жених-то двоеженец! Говорят, в Питере у него первая жена с ребёнком...».

Игорь сидел в углу на табуретке, сжимая в руках мобильный. Экран то и дело загорался сообщениями. «Дорогой, ты обещал помочь с переводом для Саши», — мелькнуло одно из них. Алёна вдруг чётко представила: где-то в другом городе женщина варит суп, поправляя на плече лямку лифчика, впивающуюся в тело. Возможно, тоже с 2016 года.

Ночь в подъезде и детские санки

— Я тебя умоляю, — его пальцы впились в её плечи, пахнущие дешёвым дезодорантом и страхом. — Мы же столько лет вместе! Она... Она просто не даёт развод. Из-за квартиры. Её отец...

Алёна вырвалась, спотыкаясь о ржавые детские санки, оставленные кем-то на лестничной площадке. Бежала вниз по ступеням, не замечая, как шпильки рвут колготки. Во дворе, под проливным дождём, прижалась лбом к мокрому стеклу его же машины. В бардачке, который он всегда запирал на ключ, торчал уголок бархатной коробочки. Она дёрнула ручку — не заперто.

Два обручальных кольца. Одинаковые. На одном — царапины от времени. На другом — блеск новизны.

Утро после

Рассвет застал её на вокзале, среди запаха дешёвого кофе и усталых лиц. Алёна смотрела на билет в руке: Новосибирск, плацкарт, верхняя полка. В сумке — пачка денег, которые он сунул ей перед уходом, бормоча что-то о «компенсации морального вреда». Мать рыдала в телефон: «Да как ты можешь! В твои-то годы!».

Поезд тронулся, увозя за окном вывеску свадебного салона, где ещё вчера висело её платье. Алёна прижалась к грязному стеклу, размышляя, сколько женщин в этот момент едут куда-то с билетом в одной руке и кольцом — в другой. На соседней полке девочка лет шести спросила у матери:

— Мам, а папа когда к нам приедет?

Алёна закрыла глаза. В кармане её потрёпанной куртки лежали два кольца — одно с царапинами, другое с блеском. И билет, который можно было порвать в любой момент.