— Забирай свои тряпки и проваливай — брат, после похорон отца

Дверь захлопнулась так, что задрожали стены в подъезде. Я стояла на лестничной площадке с пакетом для мусора в руках — именно в него Андрей запихнул мои вещи. Через тонкий полиэтилен прощупывалась зубная щётка, растянутый свитер и паспорт с облупившимся уголком. Сверху торчала рамка с фотографией мамы — единственное, что осталось от неё после рака.

— Андрюш, давай поговорим! — била кулаком в рыжую металлическую дверь. Новый замок блестел цинковым холодом. — Ты же несерьёзно! Это мой дом тоже!

Из-за двери донёсся хриплый смех. Помню этот звук с детства — так он всегда реагировал, когда меня ставили в пример. «Лена вон и посуду помоет, и уроки сделает, а ты...»

— Твой дом? — брат пнул дверь изнутри, заставив меня вздрогнуть. — Кто за отцом три года ухаживал? Кто вонь его перевязок выносил? Ты в своей общаге шиковала, а я тут сражался с пролежнями!

Мокрый снег за окном плакал по стёклам. Внизу, во дворе хрустнул сугроб — соседский алкоголик Василич как обычно искал пустые бутылки. Запах капусты из квартиры напротив смешивался с ароматом дешёвого освежителя в лифте.

Два метра квадратных у Кати

— Ну как? — Катя раздвинула занавеску в ванной, выпуская клубы пара. — Опять молчал?

Я кивнула, втискиваясь на кухонный табурет. Её однокомнатная хрущёвка напоминала муравейник: на раскладушке спал сын-третьеклассник, за перегородкой храпел муж-дальнобойщик, а моим «углом» стали два квадратных метра у балконной двери. Каждое утро я аккуратно сворачивала одеяло в валик, чтобы не мешать проходу к холодильнику.

— Сегодня звонила риелтор, — шепотом сказала, пока Катя разливала гречневую кашу по тарелкам. — Говорит, если соглашусь на пятую часть от кадастровой — брат готов отдать мою долю сразу. Но это же...

— В три раза ниже рыночной? — подруга шлёпнула половником о край кастрюли. — Да он тебя совсем за лохушку держит! Не вздумай подписывать!

Из-за перегородки донесся кашель. Катя мгновенно сменила тему:

— Кстати, Светка с четвёртого этажа вчера спрашивала — не нужен ли вечерний уборщик в их офисный центр. Смена с восьми до полуночи, платят сразу наличкой...

Клубки в комоде

Работала я тогда в швейном цеху за городом. Каждое утро — час на трёх автобусах, вечно прокуренные салоны с плачущими детьми и бабками, везущими сумки на колёсиках. После смены — обратная дорога, ужин из макарон с тушёнкой, и ночные мысли под храп Сергея Петровича.

Как-то раз, пока Катя была на суточном дежурстве в больнице, я полезла в её комод за нитками. Хотела пришить оторвавшуюся пуговицу к пальто — своё осталось у Андрея. Среди клубков нашла пачку писем. Конверты с детской рукой: «Маме, срочно!!!» Внутри — счета за квартиру, уведомления о задолженности, требование банка по кредиту...

— Зачем молчишь? — обняла Катю вечером, когда она, серая от усталости, валилась с ночной смены. — Мы же подруги!

— А ты про брата молчишь, — она уткнулась лбом мне в плечо. — Все мы тут герои молчания.

Свитер с пятном от борща

Через месяц случилось то, чего я боялась. Возвращаясь с ночной уборки, узнала голос Андрея в телефонной трубке:

— Приезжай завтра с паспортом. Нотариус ждёт в десять.

— Ты всё решил без меня? — прислонилась к холодной стене подъезда, чувствуя, как дрожат колени. — Папа же хотел, чтобы мы...

— Папа хотел, чтобы ты не сбежала в город при первой возможности! — он закашлялся — тот самый лающий кашель, который остался после пневмонии в пятнадцать лет. — Знаешь, сколько я на лекарствах сэкономил, пока ты в кино с однокурсниками ходила?

На следующий день мы стояли в нотариальной конторе, разделённые столом с зелёным сукном. Андрей протянул бумагу — соглашение о продаже доли. Цифры плясали перед глазами: 320 тысяч. На эти деньги даже комнату в общежитии не купишь.

— Подписывай, — он постучал грязным ногтем по строке с подписью. — Или ночуй на вокзале. Твоя Катя ведь уже на шею мужу села?

Нотариус, пожилая женщина с седыми завитками, смотрела в окно. За стеклом ветер гнал по асфальту обёртки от «Рот Фронта». Я вспомнила, как папа в такие дни покупал нам по конфете — мне с мишкой, Андрею с корабликом.

— Нет, — сказала тихо. — Не подпишу.

Суд и сугробы

Зима выдалась лютой. По дороге из суда ветер выл, как голодный зверь. Адвокат Катиного мужа, лысый мужчина в потёртом пиджаке, шагал рядом:

— Следующее заседание через две недели. Шансы есть, но... — он покосился на мои дырявые сапоги. — Брат предлагает мировое соглашение.

У подъезда Катиной хрущёвки меня ждал Андрей. Впервые за три месяца — без криков. Стоял, кутаясь в папин старый пуховик, ногой пинал брошенную кем-то покрышку.

— Лен... — начал он, и я вдруг заметила, как поседел ему виски. — Я задолжал. По отцовским кредитам. Если не отдам до весны...

За его спиной маячили двое — крупные мужчины в спортивных куртках. Один щёлкал суставами, другой методично чистил ножом грязь из-под ногтей.

— Два дня на раздумье, — бросил Андрей, разворачиваясь к выходу со двора. — Или деньги, или...

Его голос перекрыл рёв снегоуборочной машины. Мужчины ушли, оставив на снегу чёрные точки окурков.

Швы

Сейчас пишу это в ночной смене. Шью рубашки для бренда, который продаётся в центре за пять моих зарплат. В цеху жарко, но я не снимаю свитер с пятном от борща — Катин сын опрокинул тарелку вчера. Скоро рассвет, а значит надо спешить — успеть до школы отгладить ему рубашку, купить хлеб по пути, проверить почту...

Иногда кажется, что вижу отца. Он сидит на краешке раскладушки, гладит ладонью вытершийся коврик у кровати и повторяет, как когда-то: «Держись, дочка. Всё наладится». А потом растворяется в первых лучах солнца, пробивающихся через трещину в балконной раме.

Завтра снова в суд. В кармане — смятая распечатка с форума: «Как выжить в квартире с бывшим мужем?» Катя подсунула сегодня утром. Внизу, мелким почерком, приписала: «Прочти пункт третий. Мы справимся».

А я всё чаще вспоминаю тот день, когда мы с Андреем, тогда ещё восьмилетний мальчишка с веснушками, развешивали мамины платья на балконе. Он стоял на табуретке и серьёзно говорил: «Когда я вырасту, куплю тебе дом с розовыми шторами». Платья давно истлели. Балкон опустел. Но где-то там, за февральской метелью, всё ещё живёт тот мальчик с веснушками...