— Забери свой хлам и проваливай — свекровь поставила ультиматум

Дверь захлопнулась так, что задрожали банки с соленьями на полке. Марина прижала ладонь к холодному стеклу балконной двери, пытаясь унять дрожь в пальцах. За спиной на лестничной клетке аккуратной пирамидкой возвышались её вещи: стопка книг с заломленными корешками, синий чемодан на колёсиках, подаренный мамой на выпускной, и даже тот дурацкий плюшевый заяц, которого Сережа выиграл в тире на их первом свидании.

— Ты в курсе, что твоя мать мои туфли в мусорный пакет запихнула? — крикнула она в пустоту трёхкомнатной хрущёвки. В ответ из кухни донёсся звон посуды — Светлана Петровна с особым усердием принялась перемывать давно чистые тарелки.

Муж отвёл глаза, уткнувшись в экран смартфона. Его квадратные плечи под серой футболкой обвисли, будто кто-то спустил воздух из некогда уверенной в себе фигуры. Так он сидел каждый вечер последние полгода — с тех пор, как они переехали к его матери после увольнения Марины из дизайн-студии.

Границы чужой территории

Квартира пахла нафталином и старыми обидами. Светлана Петровна сохранила обстановку ровно такой, какой она была при муже: вытертый до дыр ковёр с оленями, сервант с хрусталём за стеклянными дверцами, фотография 1983 года в чёрной раме, где молодой инженер Семёнов стоит возле только что полученной «восьмёрки». В этой застывшей во времени комнате Марина чувствовала себя лабораторной мышью — каждое движение фиксировалось, анализировалось, осуждалось.

— Опять джинсы на батарее сушишь? — раздавалось из-за спины, стоило Марине попытаться развесить постиранное бельё. — У меня газ дорогой, небось, не платишь.

Сережа в таких случаях делал вид, что увлечённо читает новости в телефоне. Его пальцы нервно листали ленту, судорожно скролля вверх-вниз. Марина знала этот жест — так он прятался от проблем ещё в институте, когда завалил сессию.

Война за квадратные метры

Всё началось с полотенец. Обычное утро вторника, Марина спешила на собеседование. Распахнув шкаф в ванной, она ахнула — её махровый комплект нежно-персикового цвета аккуратно лежал в мусорном ведре.

— Цвет как в публичном доме, — процедила свекровь, помешивая ложкой чай с лимоном. — Приличные женщины белым пользуются.

Потом исчезли кастрюли с антипригарным покрытием («химией всё пропитано»), косметика на полочке в прихожей («шлюхины побрякушки») и наконец — книги. Марина застала свекровь за перевязыванием стопки изданий о современном искусстве бечёвкой, будто это были старые газеты.

— Места много занимают, — бросила та, не глядя. — В библиотеку отвезу.

Молчание ягнят

— Ты вообще понимаешь, что твоя мать нас в могилу свела? — шипела Марина в ту ночь, ворочаясь на раскладушке, которую поставили в бывшем кабинете свекра. Сережа лежал спиной, его дыхание было нарочито ровным. — Мы как бездомные псы! Даже зубные щётки в полиэтиленовом пакете храним!

— Перетерпи, — пробормотал он в подушку. — Как квартиру мамину приватизируем...

Его голос потерялся в скрипе пружин. Марина смотрела на пятно сырости на потолке, повторявшее очертания Австралии. В соседней комнате громко щёлкнул выключатель — Светлана Петровна всегда выкручивала лампочку в туалете, стоило им засидеться там «дольше положенного».

Последняя капля

Финал наступил банально — из-за яичницы. Марина разбила яйцо на раскалённую сковороду, когда за спиной раздался ледяной голос:

— Ты что, совсем бережливости не знаешь? — Свекровь стояла в дверях кухни, сжимая в руках связку ключей от парадной. — По два яйца на завтрак — это роскошь. Мой Семён Иванович тридцать лет на заводе горбом зарабатывал, а ты...

Что-то щёлкнуло в Марине. Она медленно повернулась, всё ещё держа в руке лопатку, с которой свисала полуготовная яичница.

— Ваш Семён Иванович тридцать лет водку в гараже пил, если верить медкарте, — тихо сказала она. — А я шесть месяцев плачу за ваши счета, пока ваш сын...

Удар пришёлся неожиданно. Сковорода с противным лязгом упала на линолеум, яичный белок пополз к порогу. Марина смотрела на дрожащую ладонь свекрови, занесённую для второго удара, и вдруг поняла — всё это время боялась не её, а собственного молчания.

Дорога в никуда

Теперь она сидела на чемодане посреди лестничной площадки, обхватив руками колени. Снизу доносился запах жареного лука из квартиры бабушки Нины — той самой, что каждый четверг приносила Светлане Петровне просроченные лекарства из аптеки, где работала уборщицей.

Дверь скрипнула. Сережа вышел, держа в руках свёрток с бутербродами. Его глаза были красными, но Марина уже не могла понять — от бессонницы или слёз.

— Мама... она не хотела, — начал он, протягивая свёрток. — Просто возраст, понимаешь...

Марина встала, отряхивая ладони о джинсы. Где-то внизу хлопнул лифт, зазвучали шаги. Она посмотрела на мужа — на эту сгорбленную спину, впившуюся в плечи ответственность за две сломанные жизни, — и вдруг осознала, что их общий путь кончился ещё на той кухне, среди запаха пригоревшего масла и несбывшихся надежд.

— Сохрани зайца, — сказала она, подхватывая чемодан. — Как-нибудь... для памяти.

Спускаясь по лестнице, Марина услышала, как за её спиной захлопнулась тяжёлая дверь подъезда. На улице моросил осенний дождь, превращая асфальт в зеркало разбитых обещаний. Она шагнула в лужу, наблюдая, как круги от капель стирают отражение знакомых окон.