Опрометчивое обещание: почему шкаф оказался опаснее кабинета

Кочкин сидел в чужой квартире, в неуютном и душном шкафу, позорно укрываясь за пиджаками, рубашками и брюками. Вдыхал аромат стирального порошка вперемешку с мебельной пылью, нервно дрожал и жутко боялся. Одной рукой он крепко сжимал джинсы, сорочку и галстук, а другую держал на груди, пытаясь приглушить стук разрывающегося от ужаса сердца.

Панический страх был вызван очень серьёзной причиной: только что, как гром среди ясного неба, домой к его возлюбленной Татьяне внезапно вернулся из командировки муж и по совместительству его начальник – Владимир Егорович Черепанов. Почему этот престарелый напыщенный человек приехал раньше обещанного срока, Кочкин не знал, да и, впрочем, его это сейчас не сильно волновало. Главное, что он находился здесь, буквально в паре метров от шкафа, в котором наш горе-любовник скрывался.

«Ну надо же как глупо и пошло получилось», – размышлял Кочкин. – Сколько раз я слышал про подобные случаи в анекдотах и думал, что в жизни такого не бывает. А сейчас… Абсурдно и мерзко. А ещё очень страшно. Надеюсь, он не догадается и не примется меня искать. И когда я уже начну думать головой? Развлекаться с женой начальника департамента, от которого зависит вся моя будущая карьера, а сейчас, возможно, и жизнь… И где? На его кровати, в его квартире! Это ж каким дураком надо быть!»

Несчастный Кочкин заскрипел с досады зубами и, испугавшись, что такой выплеск эмоций привлечёт ненужное внимание, прислушался. Обрывки разговора, донёсшиеся из коридора, оптимизма не добавили.

– Дорогой, а ты чего так рано вернулся, я тебя сегодня не ждала? – ласково прожурчала Татьяна.

– Да я все дела переделал и решил, чего там торчать, лучше домой поеду и с тобой приятно время проведу, – игриво пробасил знакомый голос начальника Черепанова.

– Ну раз так неожиданно приехал, то сгоняй в магазин за хлебом, а я пока приготовлю ужин, – супруга пыталась вывернуться из положения и спровадить мужа.

– Вот так с дороги, что ли? – удивился супруг.

– Ну а какой же ужин без хлеба? Ты же у меня только свежий ешь, – не сдавалась Татьяна.

– Твоя еда и без хлеба – деликатес! – глупо хихикнул начальник.

– Да полно тебе, иди уже. И в аптеку по дороге забеги, от головы мне что-нибудь купи, а то с утра болит. Если не пройдёт, то не будет тебе «десерта». Изголодался небось в командировке?

– Зараза! Умеешь ты всё-таки убеждать! Ладно, зайду. И для себя заодно таблетки куплю, давление последнее время скачет. В глазах муть какая-то. Доктор лекарство прописал. Старею...

– Беееедненький.

Вспотевший Кочкин услышал тяжёлый вздох и звук поцелуя.

– Тем более сходи, не мешкай. С давлением шутки плохи.

Такой поворот событий, естественно, порадовал гардеробного узника.

– Неужто уйдёт, и у меня появится шанс сбежать? – размышлял он, продолжая дрожать. – Господи, помоги мне! Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы он ушёл, – неожиданно для себя обратился к Небесным Силам атеист Кочкин. – Обещаю тебе, что больше никаких похождений в чужие огороды. Зарекаюсь, что с этих пор все встречи с Таней буду устраивать только на нейтральной территории. Слово даю, всего лишь позволь мне выбраться отсюда! Целым и невредимым, – на всякий случай уточнил он и машинально поднял голову вверх, откуда на него свисали брюки и рубашки, стукнул себя кулаком в грудь и твёрдо прошептал: – Клянусь!

Неожиданный поворот

Однако начальник Черепанов, даже несмотря на Кочкинские мольбы, с уходом не спешил.

– Танюш, ну дай хоть водицы испить и перевести дух, – нудил он. – Вымотался совсем в дороге, да и переодеться бы тоже. Где моя любимая голубая сорочка, в шкафу?

При упоминании шкафа Кочкин вздрогнул и принялся ещё больше просить прощения у Бога.

– Переодеться?! – встрепенулась Татьяна. – Ещё чего! Тебе… потному такому? Чтобы все свежие рубашки мне заляпал? Нет, не пущу!

– Да перестань, – упрямо гнул свою линию Черепанов, – что я в грязной одежде в люди пойду? Нет, сорочку я всё-таки сменю, – начальник приближался к убежищу Кочкина.

– Господи, пожалуйста, услышь меня, помоги! – задрожал всем телом любовник. – Господи, обещаю тебе что перестану ходить по канату, натянутому над геенной огненной. Закончу любые отношения с Таней! Даже в её сторону больше не посмотрю! Завяжу с развратом этим от греха подальше. Точку поставлю. Только, пожалуйста, пронеси мимо меня чашу сию, Господи!

– А ну не лезь в шкаф своими грязными руками! – продолжала спасать ситуацию Татьяна. – Иди умойся сначала и в порядок себя приведи.

– Голубенькую в клеточку тогда, – бросил напоследок муж, направляясь к ванной.

– Уф, похоже, пронесло, – выдохнул Кочкин, машинально подавая супруге начальника голубую сорочку. – Ну что ж, так тому и быть. Обещал закончить – закончу! Обидно, конечно, но что поделать. Впрочем всё равно надоела хуже горькой редьки. Будет повод к другим присмотреться. Кстати, у Синицына хорошенькая жена, да и постоянно на меня косится, словно сама напросилась на грех.

– А пиджак мой вельветовый где? Тоже в шкафу? – не успел Кочкин немного успокоиться, как опять раздался голос Черепанова.

– Да не беспокойся, я сам возьму, – на этот раз его бас пронёсся практически над головой подчинённого, от чего его зубы бешено застучали.

– Всё… – любовник икнул и зажмурился. – Господи, обещаю что окончательно закончу со своей распущенностью и перестану шляться по бабам! Воистину, перестану! На версту не подойду! С этих пор только с женой! В церковь буду ходить! Свечек наставлю! Иконы куплю! Выручи, пожалуйста! Помоги!

– Тёмно-синий? – радостно взвизгнула Татьяна. – Так вот же он, на вешалке в прихожей висит!

– Точно же. А я и забыл.

Кочкин обессилено перекрестился вспотевшими бледными пальцами.

Освобождение и обещание

После того как входная дверь захлопнулась, гардеробный затворник вывалился из шкафа, и привыкшие к темноте глаза сквозь мучительную резь рассмотрели среди солнечного света явившуюся ему смущённо улыбающуюся Татьяну.

– Ну как ты тут, устал? Одевайся скорее. Извини, милый, за испорченный вечер. Принёс же чёрт лихо, когда не ждали. Жаль, конечно, что так нелепо вышло. Но ничего, главное, что всё обошлось, а упущенное мы с тобой на следующей неделе наверстаем. Правда? Ты ведь мне позвонишь?

Вместо ответа растерянный Кочкин второпях схватил в руки кроссовки и пиджак и, прислушиваясь к каждому постороннему шороху, словно загнанный заяц, моментально выскочил в подъезд. Очутившись на улице, горе-любовник немного оправился, отдышался, воспрянул духом и даже повеселел. Урчание в животе прекратилось, а тупая боль в затёкшем суставе и вовсе рассосалась. Единственное, что продолжало омрачать его состояние, – это опрометчиво данное обещание.

– Господи, ну ты же понимаешь, что обещания я под страхом смерти давал. В состоянии шока, аффекта, в бреду, – Кочкин начал не то оправдываться, не то утешать себя. – Так что по большому счёту это делает недействительными условия нашей оферты. А ты, поди, вообразил уже невесть что, Господи? Ну, пойми, старина, мне ещё и сорока нет... В конце концов, не с женой же мне теперь прозябать до гроба. Нет, я так не хочу. Абсолютной верности я не обещал, да и обещать не могу. Нет, нет… Это глупо.

После таких мыслей мужчина окончательно взбодрился, подмигнул молоденькой девушке, прошедшей навстречу, и всё ещё дрожащими пальцами полез в карман пиджака за сигаретами.

– Ну что ж, Господи, всё хорошо, что хорошо заканчивается. А сейчас самое время сладко затянуться. Ты уж не обессудь, Господи, если вышло какое-нибудь недопонимание, – ощутив лёгкое угрызение совести, произнёс Кочкин. – Ведь я же это… я… не понял… Не понял я что-то!

Почуяв неладное, Кочкин лихорадочно начал рыться в карманах своего любимого тёмно-синего вельветового пиджака, но вместо пачки сигарет извлёк только какую-то странную бумажку. При ближайшем рассмотрении листочек оказался рецептом, выписанным на имя Черепанова Владимира Егоровича.

– Да ладно тебе, Кочкин, не стоит извинений, я тебя понимаю. Я в твоих обещаниях сразу усомнился. Нет, нет... Это глупо, – послышался в его голове тихий и приятный голос, доносившийся то ли с Небес, то ли из глубины подсознания.

Молчаливый урок опрометчивости

Погружаясь в сумбур своих мыслей, Кочкин вдруг осознал: каждое слово, произнесённое в момент отчаяния, носит собственный вес и последствия. Свобода, казавшаяся чуть ли не на расстоянии вытянутой руки, теперь сопровождалась неустранимым грузом обещаний, данных не себе, а чему-то большему – своему внутреннему миру, совести и... возможно, даже судьбе.

В маленькой московской квартире, среди чужих рубашек и запаха стирального порошка, Кочкин впервые за долгое время испытал острое чувство уязвимости. Его привычные линии поведения, хитрость и увёртки не смогли защитить его от неожиданного возвращения реальности – и начальника, и мужа, и возможных последствий.

Новый день обещал не просто смену обстановки, но и внутренний перелом. Человек, который до этого жил, играя с огнём, теперь стоял на распутье между старыми привычками и непредсказуемой перспективой изменить себя. И пусть это решение ещё не было принято окончательно, Кочкин уже понимал: опрометчивые обещания – не просто слова, а мосты, которые невозможно сгореть без последствий.

Так закончилась эта история, оставив герою не только пережитый страх, но и тонкую нить надежды на иной путь. Ведь иногда, чтобы понять цену свободы, достаточно лишь скрываться в шкафу, слушая шаги чужого человека. А чтобы измениться – достаточно осмелиться признать свои ошибки и начать идти вперёд.