Часть первая: Осколки утра

Катя проснулась от гула холодильника. Тот дребезжал, как старый трактор, втиснутый в шестиметровую кухню хрущёвки. Сквозь запотевшее окно пробивался серый свет — три часа ночи по телефону, валявшемуся среди пустых бутылок с «Ягуаром». Она приподнялась на локте, и тогда боль ударила в виски волной. Вспомнила обрывками: корпоратив в клубе «Империя», тётя Люда из отдела кадров с шампанским, смех под тусклые вспышки дискотечного шара. И его. Незнакомца в костюме, пахнущего древесным парфюмом и властью.

— Кать, опять бухала? — хлопнула дверь. Мать, в растянутом халате цвета запёкшейся крови, тыкала сигаретой в пепельницу из-под шпрот. — Света звонила. Говорит, вчера ты с каким-то мажором уехала. Нашли дуру на передок...

Катя натянула на себя рваное одеяло. В соседней комнате храпел отчим, с тех пор как завод закрыли, он спал до обеда. Коммуналка в сорок метров — их вселенная: облезлые обои с ромашками, вечно протекающий кран, долги за квартплату. Она встала, споткнувшись о каблук, валявшийся рядом с кастрюлей холодной гречки. Точно, вчера ела прямо из кастрюли — зарплату задерживали третий месяц.

Тест показал две полоски через шесть недель. Врач в консультации, пахнущей хлоркой и отчаянием, сухо бросила: «Решайте быстрее, у нас очереди». Катя шла домой мимо рекламы курсов английского, которые никогда не сможет оплатить, и думала о том, как мать будет орать. Не ошиблась.

Часть вторая: Чужие зеркала

— Ты совсем охренела? — мать ударила кулаком по столу, где валялись квитанции ЖКХ. — Куда ты ребёнка-то девать будешь? На потолок прилепим? Да я тебя одна на трёх работах тянула!

Катя смотрела на трещину в потолке, похожую на карту метро. Ей вдруг захотелось, чтобы эта трещина поглотила их всех: мать с вечными претензиями, отчима-алкоголика, соседку Марфу Семёновну, которая ворчала из-за громкого смеха по ночам. Но ребёнок... Она положила ладонь на ещё плоский живот. В голове всплыли обрывки той ночи: его руки, холодные от браслета часов Patek Philippe, шёпот «Ты пахнешь как утро» и чёрный Mercedes с шофёром, ждущим у подъезда.

Он нашёл её сам. Прислал водителя в дешёвую парикмахерскую, где Катя мыла головы старушкам. Букет орхидей в золотой бумаге шокировал даже владелицу салона — тётю Риму, которая тут же начала расспросы. «Кать, да ты в мавзолее Ленина ночевала? Или олигарха подцепила?»

Встреча в ресторане «Царская охота» оказалась ловушкой. Артём Волынский — нефтяной магнат, лицо с обложек Forbes и герой сплетен про взятки в Госдуме — сидел напротив, поправляя запонки с сапфирами. Его предложение прозвучало как приговор:

— Ребёнок будет моим. Ты получишь квартиру в центре, ежемесячные выплаты. Но после родов — никаких контактов.

Катя смешала ложкой сахар в кофе, который стоил как её месячная зарплата. На столе лежал контракт с гербовой печатью. Пункт 4.2: «Мать обязуется не разглашать факт родства». Пункт 7.3: «В случае нарушения соглашения — штраф в размере 50 млн рублей».

Часть третья: Игры престолов

Мать нашла контракт в комоде. Скандал длился три дня. Отчим впервые за год трезвый бил кулаком в стену: «Да мы тебя в суд затащим! Это же наш внук!». Катя пряталась в ванной, слушая, как соседи стучат по батареям. Ей снились кошмары: ребёнка увозят в лимузине, а она бежит за ним по снегу в стоптанных балетках, как в детстве за мороженым.

Волынский начал звонить. Сначала вежливо, потом с угрозами: «Я могу сделать так, что твоя мамаша останется без инвалидной пенсии. Или устроить твоему ухажёру Сергею „несчастный случай“ на стройке». Сергей — единственный, кто приносил ей чак-чак из ларька и смеялся над её шутками про клиентку, требовавшую сделать причёску «как у Пугачёвой в 1983».

Сейчас он сидел на кухне, вертя в руках ключ от подержанной Lada. «Кать, давай свалим. У меня брат в Питере квартиру сдаёт. Родим там, а потом...». Его слова растворялись в лязге водопровода. Катя смотрела на пятно плесени над плитой, похожее на очертания ребёнка. Она поняла: выбор между голодной любовью и сытым предательством — это не киношная мелодрама. Это когда ты считаешь, сколько подгузников можно купить на деньги от продажи совести.

Часть четвёртая: Вскрытие времён

Роды начались в марте, когда снег превращался в чёрную кашу. В частной клинике, где пахло лавандой вместо хлорки, Волынский стоял у окна, разговаривая по телефону о сделке с акциями. «Да, наследник сегодня. Нет, пресс-релиз выпустим завтра». Катя, сжимая поручень койки, думала о матери: та сейчас наверняка пьёт чай с дешёвым маргарином и ругает Ельцина.

Когда крик новорождённого разрезал воздух, Артём впервые подошёл близко. Его пальцы, украшенные перстнем с фамильным гербом, дрогнули, дотрагиваясь до ребёнка. «Спасибо», — сказал он, и Катя вдруг увидела в его глазах не жадность, а страх. Страх старика, осознавшего, что деньги не заменят тепла.

Она подписала бумаги через час. Конверт с ключами от квартиры ждал на подоконнике. Сергей, узнав, уехал молча, оставив на столе полпачки «Беломора». Ребёнка забрали на следующий день. Медсестра, пеленая мальчика, пробормотала: «Как же вы, мамаши, спокойно...». Катя не стала объяснять, что спокойствие стоит ровно столько, сколько нужно, чтобы мать не умерла от цирроза, а брат-студент не вылетел из института.

Эпилог: Геометрия тишины

Сейчас она живёт в трёшке на Патриарших. Полы с подогревом, вид на Храм Христа Спасителя. Волынский прислал фото: ребёнок в манеже Louis Vuitton, няня из Англии. Катя перечитывает смс от Сергея: «Встретил тётьку, говорит, ты в Москве шикуешь. А я тут сантехнику в ЖСК чиню. Как вспомню твой смех — будто кипятком ошпаришься...».

Сегодня ночью она встала, чтобы попить воды, и вдруг услышала плач. Он шёл отовсюду: из бесшумного холодильника Sub-Zero, из зеркала в позолоченной раме, из собственных рук, всё ещё пахнущих детским кремом. Катя открыла окно, впуская морозный воздух. Где-то там, за МКАДом, в хрущёвке с треснувшим потолком, её прошлая жизнь теперь казалась чужой сказкой — страшной, но честной.

Утром пришло письмо от Волынского. Вложение: видео с первыми шагами сына. Тема письма: «Срочно. Новые условия».