— Ты что, моих колец не доверяешь? — свекровь шипит, хватаясь за мою шкатулку

Бабушкин сервиз звенел в моих дрожащих руках, когда я услышала эти слова. Варвара Степановна стояла на пороге кухни, в своем вечном коричневом платье с кружевным воротничком, будто вынырнувшая из семейного альбома. Её пальцы с сизыми прожилками уже лежали на крышке резной шкатулки, подаренной мне матерью перед свадьбой.

— Это не ваше дело, тёща, — мой голос прозвучал тоньше, чем хотелось. Через распахнутую форточку доносился запах жареного лука от соседей снизу. — Алмазные серьги мама перед смертью...

— А ты думаешь, у меня руки-крюки? — она резко дёрнула ящик комода, зацепив краем бабушкину салфетку с вышитыми петухами. Стеклянная ваза с искусственными ромашками закачалась. — У Серёжи ипотека до пенсии, а ты тут бриллианты в тряпки заворачиваешь. Воры зарежут как цыплёнка!

Стук каблуков в прихожей заставил нас обеих вздрогнуть. Сергей вошёл, сбрасывая на вешалку куртку с отслоившейся кожей на локтях. Его взгляд метнулся от моего побелевшего лица к матери, сжимающей в руках шкатулку.

— Опьять за своё? — он швырнул связку ключей на трюмо с отколотой ножкой. — Мама же предлагает помочь, Лер. У неё сейф в Сбербанке.

Холодильник за спиной захлопал крыльями, выдавая свой вечный астматический кашель. Я прижала ладонь к холодной эмали, вспоминая, как месяц назад Варвара Степановна «случайно» вылила борщ на письмо из банка о просрочке платежа.

Соседский перфоратор как приговор

— Вы вообще представляете, что значит для меня эта шкатулка? — мои ногти впились в потёртый дерматин кухонного стула. — Папа три месяца на «Ленте.ру» комменты писал, чтобы собрать на эти серьги. Когда у мамы...

— А мы небось на помойке жили? — свекровь ударила костяшками по столу, заставляя подпрыгнуть жестяную банку с дешёвым чаем. — Мой Николай, царство ему небесное, два завода поднял! А ты мне про какого-то клерка с интернета...

Сергей грохнул кружкой о раковину. Осколки фарфора упали рядом с мусорным ведром, где уже торчали конверты с красными штрафными пенями.

— Хватит! — его голос сорвался на визгливую ноту. — Завтра мама забирает шкатулку. И точка.

Ночью я лежала, уставившись в трещину на потолке, похожую на карту чужой страны. Рука автоматически гладила вздрагивающий живот — семь недель, о которых знали только я и участковый гинеколог из консультации с облупившимися стенами.

На утро Варвара Степановна явилась с синим пластиковым контейнером из «Пятёрочки». Её пальцы, пахнущие дешёвой помадой, быстро перебирали бархатные отделения шкатулки.

— А это что за хлам? — она ткнула в крохотный кулон в форме скрипичного ключа — подарок от первой учительницы музыки.

— Оставьте! — моя рука сама потянулась к безделушке.

Толчок был настолько резким, что я ударилась бедром о угол советского серванта с пыльными рюмками. Сергей, доедающий на кухне вчерашнюю вермишель, даже не обернулся.

Родня как орудие пытки

Через неделю собрание семьи напоминало суд Линча. Тётя Люда с маникюром «под золото» щёлкала семечками в мамину салфетку, пока двоюродный брат мужа тыкал толстыми пальцами в мою грудь:

— Ну ты даёшь! У человека мать сердцем страдает, а ты сиськами трясёшь!

Варвара Степановна рыдала в вязаной шали, доставшейся ей от первой квартирантки:

— Я же как к родной... А она мне — «не ваше дело»! Да я Серёженьку на эти руки поднимала, когда Николай с той... с работы задерживался!

Мой взгляд поймал Сергея, листавшего телефон у окна. Он демонстративно нажал на громкую связь:

— Алё! Да, я заказывал доставку продуктов. Нет, не ей — отдельно. Маме отдельную пачку гречки, как обычно.

Когда гости ушли, оставив на полу крошки магазинного печенья, я обнаружила пропажу. В пустой шкатулке лежала только записка корявым почерком: «Спасибо за сохранность. В.С.»

Ультиматум под аккомпанемент капающего крана

— Верни. — я стояла посреди комнаты, сжимая в руке тест с двумя полосками. — Или я...

— Или что? — Сергей расстегивал ремень, не глядя на меня. — В съёмную квартиру сбежишь? Или вон к своей алкашне-подружке?

Хлопок дверцы холодильника заглушил стук в висках. Я наблюдала, как его спина исчезает в ванной, и вдруг чётко осознала: розовые разводы на потолке повторяют контуры острова Мадагаскар. Именно там мечтала побывать мама, пока вместо билета на самолёт не купила моё первое фортепиано.

На следующее утро я развешивала мокрое бельё на балконе, когда услышала за спиной прерывистое дыхание. Варвара Степановна держала в руках контейнер из «Пятёрочки». Сквозь мутный пластик тускло поблёскивали золотые рёбра моих серёг.

— На... — она сунула коробку мне в руки, пахнущую дешёвым парфюмом. — Только чур, если что — я предупреждала.

В ту же секунду её пальцы впились мне в запястье:

— И чтобы Сереженька не узнал. Поняла?

За её спиной щёлкнул замок. Сергей вошёл с пакетом «Магнита», из которого торчал хвост замороженной сайды. Его взгляд скользнул по контейнеру в моих руках, но промолчал.

Сейчас, когда я пишу эти строки, шкатулка лежит на коленях. За окном воет метель, слышно, как сосед стучит по батарее. Варвара Степановна три дня назад принесла детское одеяльце с вышитыми зайцами — «на всякий случай». Сергей молча положил его на антресоль, рядом со старой гитарой, на которой давно порваны струны.

Иногда мне кажется, что кольца стали холоднее. Или это просто сквозняк из щели в старом окне, которое мы всё никак не можем заменить. Как и многого другого.