Ты чего это? Куда? А кто нам готовить будет? — как одна ссора изменила жизнь Антонины

Антонина сидела у окна своей квартиры на втором этаже хрущёвки в северном городке, где весна казалась какой-то блеклой и неприветливой. Серое небо не обещало солнца, а на улицах редкие прохожие шли с опущенными головами, словно невидимый груз обременял каждого. Её взгляд блуждал по унылым домам и пустынным тротуарам, а в душе росло чувство усталости и одиночества.

Она почти перестала улыбаться — морщинка между бровями, появившаяся год назад, стала глубже и ярче, словно отражая накопленные обиды и тревоги.

— Ма! Я пошла гулять, — услышала Антонина голос дочери.

— Ага, — сухо ответила она, не отрываясь от окна.

— Что ага? Денег дай, — настаивала Аня, уже в дверях.

— Прогулки нынче не бесплатные что ли? — устало улыбнулась Антонина в ответ.

— Ма! Ну что за вопросы?! Меня ждут! Давай быстрее! А почему так мало? — взволнованно прозвучал подростковый голос.

— На мороженое хватит, — ограничилась она.

— Ну ты и жмотина! — бросила Аня, захлопнув дверь на выход.

Антонина покачала головой, вспоминая, каким ласковым и послушным ребёнком была её дочь до начала подросткового бунта.

Рабочие будни и семейная усталость

— Тонь, я голодный! Долго еще?! — воскликнул муж из другой комнаты.

— Иди, ешь, — равнодушно ответила она, ставя на стол тарелку с холодным ужином.

— А принеси мне, а? — послышался из кухни протест.

Антонина чуть не выронила кастрюлю от неожиданности.

— Едят на кухне, Толя. Хочешь — ешь, не хочешь — как хочешь, — твердо сказала она и села за стол одна.

Через пятнадцать минут муж появился на кухне.

— Холодное... фу, — пробурчал он, уже закидывая кусок курицы в рот.

— Дольше собирайся, — ответила Антонина, не поддаваясь на провокацию.

— Я тебя просил! Никакой любви, ни грамма заботы! Ты же знаешь, что я смотрю футбол! — Томский голос звучал раздражено. — Невкусно.

Толик, не дождавшись ответа, схватил банку с пивом и ушёл обратно к телевизору. Антонина осталась одна, с горой грязной посуды и чувством, что её усилия напрасны.

Работать старшей медсестрой было тяжело. Каждый день она видела усталых и больных людей, которых не всегда удавалось успокоить. Дом с каждым днём становился не местом отдыха, а ещё одной сменой: приготовление еды, уборка, попытки быть хорошей женой и матерью.

Вечер в семье: непонимание и отчуждение

— Есть еще? — спросил Толик, лезя за новой банкой в холодильник.

— Ты всё вылакал! Должна ещё и покупать? Имей совесть, Толя! — не выдержала Антонина.

— Какие мы нежные... — фыркнул муж, хлопнув дверью и снова усевшись смотреть футбол.

Антонина легла, но не могла заснуть. В голове роились мысли о дочери, которая всё ещё не вернулась с прогулки. Звонить не решалась — Аня начала раздражённо отмахиваться и кричать в трубку, что мать позорит её перед друзьями.

— Ты позоришь меня! Перестань звонить! — слышала она, и боль снова сжимала сердце.

Спать почти не пришлось, когда в квартире раздались радостные крики мужа и голоса соседей, пришедших поддержать футбольную команду.

Наконец, к ночи пришла и Аня — шумно, с грохотом тарелок и ног.

Когда наступила тишина, кот начал громко требовать еды.

— В этом доме, кроме меня, кто-то может покормить кота?! — выскочила из комнаты Антонина с мигренью и бессонницей. Дочь была в наушниках и лишь покрутила у виска, а Толик спал, уткнувшись в банку.

«Надоело... Как же мне всё это надоело!» — подумала она.

Свекровь и последняя капля

Следующим утром Антонину разбудил звонок свекрови.

— Антонина, миленькая, помнишь, что пора рассаду сажать? И в деревню надо бы съездить... прибраться, — голос был энергичным и привычно командующим.

— Помню, — вздохнула она.

В выходной Антонина села в автобус, чтобы ехать на дачу. Там свекровь, Вера Ивановна, взяла на себя роль главной инспектора.

— Что ты как метёшь?! Надо веник держать иначе! — наставляла она, усевшись на скамеечке.

— Мне почти пятьдесят, Вера Ивановна, я уж разберусь, — посмела возразить Антонина.

— Вот Толик бы... — тут же последовал сарказм.

— Где ваш Толик? Почему не привёз вас? Мы с вами в автобусе три часа тряслись! А вы всё Толик, Толик... — возмущенно сказала Антонина, ощущая, как внутри что-то рвётся.

— Он устает, — прозвучал привычный ответ.

— А я? Думаете, я не устаю? — не сдержалась Антонина.

Потом последовали упрёки, претензии и жалобы свекрови, которая всю жизнь боготворила сына и видела в Тоне лишь «рабочую лошадку». Возвращались в город женщины почти не разговаривая.

На следующий день Вера Ивановна пожаловалась сыну на сноху.

— Да как ты посмела на мою мать рот раскрыть?! — ругался Толик. — Если бы не она...

— Что? — Антонина, скрестив руки, поняла, что терпеть это дальше невозможно.

— Да ты бы так и работала в поликлинике! — напомнил муж, что именно свекровь помогла ей устроиться в областную больницу, где зарплата была выше, но нагрузка и нервы — тоже.

— Ты чего это? — притих Толик, увидев, что делает Антонина.

То, что сделала Антонина, было неожиданным и непредсказуемым. Она не стала молчать, не стала терпеть дальше.

— Всё, — тихо, но твёрдо сказала она, — я ухожу.

Её слова повисли в воздухе, как вызов. Толик растерялся, не зная, как реагировать. Впервые за долгие годы Антонина показала, что у неё есть предел.

Несколько дней спустя

Антонина собрала вещи дочери, сложила самые необходимые свои и молча положила их у двери.

— Ты куда? — спросил муж, зайдя на кухню и увидев сумки у порога.

— Я ухожу к маме, — ответила она без эмоций.

— А кто нам готовить будет? Кто с детьми? — пытался он понять, но голос уже звучал не властно, а почти жалобно.

Антонина взглянула на него, усталость и решимость смешались в её глазах.

— Ты сам ответил на свой вопрос: никто, Толик. Потому что ты не ценишь то, что у тебя есть, — её голос был тихим, но уверенным. — Я больше не буду рабыней в этой семье.

...

История Антонины — о том, как женщина вынуждена была сделать выбор между привычной болью и страхом неизвестности, чтобы обрести себя. Неоднозначный, но осознанный шаг, который заставляет задуматься о том, где проходит грань между любовью, терпением и самоуважением.