Наглые люди: как я стала заложницей чужих долгов и ожиданий

– Мамуль, ну пожалуйста! Что тебе стоит? Я же не прошу тебя выплачивать кредит. Просто оформи его на себя. Нам срочно нужен новый диван в гостиную, а абы что брать не хочется.

Эти слова Наташи застряли у Виктории Степановны в голове, как заноза. Было трудно представить, что ее взрослая дочь, с которой они вместе прожили много лет, до сих пор не умеет уважать границы и жить своей жизнью, а предпочитает раз за разом брать у нее в долг и надеяться на очередное подачку.

Начало конца

Виктория Степановна всегда была женщиной с твердым характером. Воспитала двоих детей, работала на заводе оператором станков, и даже выйдя на пенсию, не позволяла себе расслабляться. Все вокруг знали: мама — это крепкий тыл. Но именно в этой роли ее Наташа и увидела главного спонсора своих идей и покупок.

История с перманентным макияжем была первой и последней каплей. Виктория Степановна взяла кредит, чтобы оплатить обучение дочери и купить оборудование. Она искренне верила в Наташу, видела, как горят ее глаза, как она мечтает и строит планы. Но реальность оказалась жестче.

Платежи за кредит приходилось списывать с пенсии, потом одалживать у соседей, и все ради того, чтобы Наташа могла несколько месяцев не выплачивать вовремя. Каждое “потерпи денек” превращалось в недели, а потом и в месяцы затяжек. Виктория чувствовала, как ее силы и терпение иссякают.

Разногласия на семейном фронте

– Мамуль, ну я же вернула тебе всё до копейки! – пыталась оправдаться Наташа, сидя на кухонном табурете и крутясь пальцами.

– Нет, не всё. Ты просто заставила меня сама бегать и платить долги за тебя, – отвечала мать, не скрывая упрека. – Ты забыла, как мне пришлось у соседки деньги занять, когда и лекарства купить было нечем? Какой же ты центр вселенной?

Наташа уцепилась за последнюю надежду: “Герман уже ищет работу, мамуль. Он давно понял, что на шее у жены сидеть плохо”.

– А за десять лет до этого? – сухо спросила Виктория. – Кто тогда был добытчиком? Кто сидел на тебя и детях? Ты считаешь его хорошим только потому, что он хорошо умеет пускать пыль в глаза. Твой брат Лёнька – совсем другой мужчина. Он работает, несмотря на все трудности, и не живет за счет родителей.

Эти слова казались Наташе несправедливыми, но в глубине души что-то щелкнуло. Возможно, именно тогда она впервые задумалась, почему брат ей не помогает, а постоянно осуждает. Почему она всегда остается с мамой лицом к лицу в этом финансовом и моральном тупике.

Повседневные сражения

Жизнь Наташи и Германа была как поход на канатном мосту — без страховки и с каждый днем всё труднее удержаться на ногах. Наташа с раннего утра до позднего вечера обрабатывала клиентов в студии красоты, которая она сначала организовала дома, а потом сняла отдельное помещение в соседнем подъезде. Там было светло и уютно — как маленький оазис в сером спальном районе.

Герман же, вместо того чтобы искать стабильную работу, предпочитал оставаться дома. Он читал книги, смотрел телевизор, иногда помогал с детьми, но работа скорее пугала его, чем мотивировала. Он жаловался на работодателей, которые не ценят его таланты, хотя не предпринимал особых усилий для поиска.

– Мамуль, ну я обещаю, что в этот раз день в день буду перечислять тебе деньги, – заговорила Наташа, когда в очередной раз пришла к матери за кредитом.

– А ты не хочешь другие варианты поиска?

– Какие, например?

– Откажись от кабинета, принимай клиентов дома. Знаешь, сколько можно за два-три месяца отложить на новый диван для твоего лежебоки? – строго сказала Виктория Степановна.

– Я не хочу возвращаться к старому образу жизни, – ответила дочь. – Там по дому чужие ходят, дети шумят. И муж против.

– Тогда отправляй мужа работать! – не сдержалась мать. – Зря на него новые туфли, дубленку и костюм покупала, будто женишься на миллионера.

– Мам, ну работодатели встречают по одежке! – оправдывалась Наташа.

– Похоже, только по ней и встречают, раз даже учителем в школу его не взяли.

Семейные дни и незримый разрыв

Годовщина смерти отца стала болезненным напоминанием об отсутствии настоящей поддержки в семье. Лёнька пришел к матери с женой и сыном, принес с собой еду и торт, хотел создать атмосферу тепла, но Наташа даже не появилась, будто боялась посмотреть в глаза тем, кто её осуждает.

– Вчера прекрасно посидели, – сказал брат, – без вас даже тише было. Меньше нытья. Но я, наглые люди, в последний раз говорю – оставьте мать в покое!

– Когда она в больнице лежала, ты даже пальцем не шевельнула, чтобы помочь, – добавил он на прощание.

Это прозвучало как приговор. Наташа, которую когда-то вдохновляла мать, чтобы двигаться вперед, теперь была заложницей своего нежелания признать ошибки и болезненного самолюбия. Герман приобнял жену и тихо сказал:

– Не переживай. Мы и сами справимся. Зачем нам такие жадные родственники?

Внутренний кризис и мысли о будущем

Прошло несколько недель. Виктория Степановна решилась больше не давать в долг, хоть и понимала, как трудно жить с нуждами и отсутствием поддержки. Наташа же поняла, что очередные просьбы лишь отдаляют ее от настоящей независимости.

Она мысленно перебирала варианты: вернуться к работе на дому, просить помощи у брата или все-таки заставить Германа найти дело по душе. Но гордость и привычка искать легкий выход мешали сделать правильный выбор.

Вечерами Наташа всё чаще сидела на старом диване, подружившемся с каждым в доме слоями пыли и потертостей, и думала: “Кто же на самом деле наглый? Я, просившая помощи, или вся эта семья, которая ждет, что я сдавлюсь и исчезну?”

Финал без буквального решения

Вопрос остался открытым. Виктория Степановна твердо решила защитить себя. Лёнька продолжит бороться за семью с другой стороны, а Наташа — за свою независимость, но на своих условиях. Герман, лежащий на диване, кажется, туда же, где и этот диван — в статусе пожизненного иждивенца.

Никто не спешил менять систему отношений, но каждый внутри ощущал — так жить нельзя. И, возможно, именно это осознание однажды приведет к настоящим изменениям.

А пока в московской пятиэтажке за окнами жаркого лета каждый из них учится быть собой. Учится ставить границы, пока не поздно. Учится не быть “наглыми людьми” для тех, кто им дорога.