— Аннулируй брак, иначе вылетите оба с ордером на руках — тётя Люда швырнула папку на кухонный стол

Пластиковая скатерть с желтыми разводами от чая затрепетала под ударом. Из опрокинутой вазочки покатились конфеты «Белочка», одна упала в тарелку с холодным борщом. Андрей попятился к плите, задев локтем занавеску с выгоревшими ромашками.

— Тёть, ты не поняла... — начал он, но женщина перебила резким движением руки. На ней болтался тот самый чёрный байковый халат, в котором она двадцать лет выходила на ночные дежурства в регистратуру.

— Не тёть мне тут! Когда твоя мать в онкологию ложилась, на кого квартиру оформляла? На меня! Потому что знала — я единственная в роду не позволю хапугам распродать наши квадраты. — Тётя Люда ткнула пальцем в заляпанное жиром окно, за которым маячили коробки новостроек. — Думаешь, твоя Лерочка случайно в нашем районе мужчин ищет? Да они тут все аферисты, как стервятники на падаль!

Андрей глотнул воздух, пахнущий сыростью от вечно подтекающего крана. В углу холодильник вздрогнул и заурчал, как старый пёс во сне. Он вспомнил, как три месяца назад приводил сюда Ларису после ЗАГСа. Как она осторожно ступала по скрипучему линолеуму, будто боялась испачкать белые босоножки. Как сказала «спасибо» за чай голосом, от которого мурашки побежали по спине.

— Мы любим друг друга, — выдавил он, глядя на пятно от компота на потолке.

Тётя фыркнула, доставая из папки бумаги. Листок с печатью шлёпнулся рядом с сахарницей.

— Любовь по расписанию? Каждый вторник и четверг с восьми до десяти? — Она выдернула из кармана халата блокнот, испещрённый пометками. — Соседи видели, как она уезжает к себе в Чертаново сразу после твоей ночной смены. В пятницу вообще ночевала у подруги, если верить Лидочке с третьего этажа.

Андрей сгрёб в кулак рассыпавшиеся крошки. Где-то за стеной включили перфоратор — в их доме всегда кто-то делал ремонт, готовясь продать комнаты под снос. Он подумал о Ларисиной квартирке в спальном районе, которую она снимала с тремя девчонками из Твери. О том, как она плакала в их первую брачную ночь, рассказывая про хозяина, который врывался без стука.

— Она боится жить одна, — пробормотал он. — Прописка даёт право...

— Право требовать часть жилплощади через полгода! — Тётя Люда вскочила, задев табуреткой ведро с картофельными очистками. — Ты думал, я тридцать лет в паспортном столе зря просидела? Все их схемы знаю! Сейчас она тебе подушку взбивает, а через полгода адвоката приведёт. И мы все полетим вон отсюда — я, ты, покойница мать твоя!

Хлопнула входная дверь. Андрей вздрогнул, узнав стук каблучков Ларисы. Она вошла на кухню, неся пакет с контейнерами домашней еды — как всегда по вторникам.

— Опять ссоритесь? — её голос звучал мягко, как в тот вечер, когда она попросила подвезти до метро. — Я принесла тебе гуляш, разогреть?

Тётя Люда схватила сумку с авоськами.

— Мой гуляш теперь здесь только крысы кушать будут, — бросила она на ходу. — А ты, племянник, выбирай — или она, или наша семья.

Лариса замерла у раковины, медленно вытирая руки клетчатым полотенцем. Андрей заметил, как дрожат её пальцы с облупленным лаком.

Две недели спустя

Андрей стоял под дождём у подъезда, сжимая в кармане ключи от комнаты в коммуналке. Сверху доносились голоса — тётя Люда кричала что-то про судебных приставов. Лариса молча смотрела на него, прикрывая зонтом от ветра, который вырывал из рук жёлтые листья и билеты метро.

— Я могу уйти, — сказала она вдруг. — Если тебе так легче.

Он взглянул на её поношенные сапоги, вспомнив, как месяц назад они вместе клеили на них заплатки. Как она смеялась, рассказывая, что в детстве мечтала стать балериной, но вместо пуантов носила братины валенки.

— Зачем ты тогда согласилась? — спросил он, смотря, как дождь стекает по ржавой вывеске «Аптека».

Лариса поправила воротник его куртки, пальцы её были холодные.

— Ты первый человек, который не полез ко мне в сумку с документами. Который... — она замолчала, глотая слова вместе с каплями дождя.

Где-то хлопнула форточка. Тётя Люда высунулась из окна третьего этажа, размахивая телефоном:

— Андрюха! Срочно домой! Пришли бумаги из...

Ветер унёс последние слова. Лариса вдруг обняла его, быстро-быстро, как делала это каждый раз перед уходом. Андрей почувствовал, как что-то твёрдое упирается ему в грудь — через ткань свитера угадывались контуры папки с документами.

— Прости, — прошептала она, отстраняясь. — Скажи тёте... скажи, что я передумала.

Она побежала к метро, спотыкаясь о разбитую плитку. Андрей стоял, пока красное пальто не растворилось в серой завесе дождя. В кармане жгло мобильный — тётя звонила уже пятый раз.

На лестничной площадке пахло щами и старостью. За дверью комнаты тёти Люды громко спорили голоса. Андрей прислонился лбом к холодному стеклу телефонного аппарата, который висел здесь с девяностых. За ним чьим-то гвоздиком была приколота бумажка: «Меняю 18 м² в центре на прописку + доплата».

Он медленно поднялся по ступеням, держась за облезлый поручень. Где-то на втором этаже из-под двери потянуло жареным луком и детским плачем. Жизнь, кипевшая за тонкими перегородками, вдруг показалась ему огромным коммунальным котлом, где варились их судьбы — с пропиской вместо любви и квадратными метрами вместо дома.