— Ты Лайму травила, да? — я вцепилась в кофту свекрови, пока муж тащил меня в спальню

Пластиковый стаканчик с компотом дрожал в моей руке, оставляя мокрые круги на ламинате. Через тонкую перегородку слышались всхлипывания Саши — опять эти ночные кошмары из-за соседского перфоратора. Лайма свернулась калачиком под батареей, её рыжее пятно на боку тускло выделялось в свете уличного фонаря.

— Маша, ты вообще слушаешь? — свекровь щёлкнула длинным ногтем по краю тарелки с холодными котлетами. — Ребёнок третий день температурит, потому что эта шавка под кроватью шерсть разносит. Ты хоть полы помыла за сегодня?

Я машинально провела ладонью по липкому подолу фартука. Телефон в кармане показывал 21:47. Через тринадцать минут начинался мой ночной сменный — проверка чертежей для подрядчиков из Омска. Свекровь придвинула ко мне тарелку с объедками.

— Вчера Миша принёс кролика, так я сразу сказала: или клетка на балкон, или мы с вещами. А ты со своим псом...

Дверь в прихожую хлопнула. Сергей, снимая заляпанные краской ботинки, бросил связку ключей на тумбочку с отколотой мраморной крошкой.

— Опять про собаку? — он прошёл на кухню, оставляя за собой шлейф запаха мокрого асфальта. — Мать права, Марин. Вон, у Сашки кашель опять начался.

Лайма подползла к моим ногам, судорожно сглотнув воздух. Её бока ходили ходуном, как старый аккордеон дяди Гриши из соседней квартиры.

— Сереж, глянь на неё... — я потянулась погладить собаку, но свекровь резко встала, задев локтем вазу с искусственными ромашками.

— Хватит нытьё разводить! — её голос взрезал тишину, как консервный нож жестяную крышку. — Ты вместо того, чтобы за ребёнком следить, с этим псом возишься. Мы Серёжу вон как подняли, без всяких собак...

Ночью, когда треск клавиатуры сливался с храпом Сергея, я услышала странный хрип из коридора. Лайма лежала на боку, изо рта стекала пенистая слюна. Ветеринар из соседнего подъезда, разводя руками, сказал что-то про крысиный яд.

Обрывки

— Ты совсем ку-ку? — Сергей швырнул связку ключей на холодильник, где магнитик из Анапы прикрывал трещину в пластике. — Мать сорок лет в детсаду проработала! Она бы никогда...

Я ткнула пальцем в коричневые крошки на дне миски. Утром, пока свекровь водила Сашку в поликлинику, нашла за балконной дверью пакет с этими гранулами. На этикетке, заляпанной подсолнечным маслом, ещё читалось «родентицид».

— И что? — он перехватил мой взгляд, его пальцы нервно перебирали пояс от халата. — У нас мыши с пятого этажа бегают, это для соседей. Ты вообще слышишь себя? Мать ребёнка от простуды лечит, а ты...

Сашкины кубики Рубика валялись под диваном, перемешанные с крошками от печенья. Свекровь аккуратно разложила их по цветам, как всегда делала с его игрушками. На подоконнике стояла банка с калиной — её лекарство от кашля.

— А почему миска была в шкафу? — я показала на верхнюю полку, куда сама не дотягивалась без табуретки. — Лайма никогда туда не лазила.

Сергей вдруг схватил мои плечи, его пальцы впились в кожу через тонкую ткань футболки.

— Хватит! — он дышал перегаром вчерашнего пива. — Ты хочешь, чтобы мы развелись? Чтобы Сашка рос без отца? Мать права — ты с ума сходишь на этой псине!

Когда хлопнула входная дверь, я заметила свекровины тапочки, аккуратно поставленные под вешалкой. В правом, под серой подкладкой, белел уголок бумажки. Чек из магазина «У Данилыча» на улице Горького, датированный вчерашним числом: «родентицид — 1 уп.».

Красные глаза

— Ты должна понять, Марина... — свекровь медленно размешивала сахар в стакане, её ложка звякала о края как колокольчик на сельской церкви. — Когда Серёжа в пятом классе болел коклюшем, мы кошку усыпили. Врачи сказали — шерсть.

Через запотевшее окно было видно, как Сашка кормит голубей крошками от бабушкиных блинчиков. Его красная шапочка мелькала среди серых крыльев, как язычок пламени.

— Вы бы ещё ребёнка усыпили, — я с силой поставила чашку, коричневые брызги легли на скатерть с вышитыми петухами. — Лайма спала в прихожей! Она даже в комнаты не заходила!

Свекровь потянулась за карамельками в вазочке, её браслеты загремели, будто цепи. Над плитой висела икона Николая Угодника, подаренная на свадьбу. Синий нимол мерцал в луче утреннего солнца.

— Ты думаешь, мне легко? — её голос внезапно дрогнул. — Я ночами не сплю, Серёжу на работу собираю, Сашке носки штопаю. А ты... — она резко встала, опрокинув банку с гречкой. Коричневые зёрна рассыпались по полу, напоминая брызги засохшей крови.

Вечером, разбирая бельё в стиральной машине, я нашла в кармане свекровиного халата смятый листок. Расписка ветврача с синей печатью: «...летальный исход в результате отравления фосфидом цинка».

Колесо

Автобус №127 трясся по разбитой дороге, подбрасывая женщин с авоськами. Я прижимала к груди картонную коробку, где лежали ошейник Лаймы и расписка из ветклиники. Через грязное стекло было видно, как Сергей ведёт Сашку в садик — его маленькая ладошка исчезла в широкой руке отца.

Участковый, щурясь на мои документы, постукивал карандашом по столу с отслоившимся пластиком.

— Гражданка, вы понимаете, что это заявление против родственников? — он кивнул на фотографию Лаймы, где она гонялась за осенними листьями. — Суд потребует эксгумации животного, экспертизы...

На улице моросил дождь, превращающий дворовую грязь в серую жижу. Свекровь стояла под подъездом с зонтиком в цветах российского флага. Её тень растянулась по асфальту, как пятно от пролитого кофе.

— Ты подала на нас заявление? — её шёпот напоминал шипение проколотой шины. — Своих же мужиков под суд... Сашку в детдом хочешь?

За её спиной мелькнул красный шарфик Сашки. Он бежал по лужам, смешно поднимая ноги в светлых сапожках, которые я стирала прошлой ночью.